«Ылитка», «мобик», «передок»: филолог объяснила, какие изменения происходят с русским языком в связи со СВО

Специалист в области лексикологии и лексикографии, заведующий кафедрой филологии факультета гуманитарного образования НГТУ НЭТИ доктор филологических наук Галина Михайловна Мандрикова рассказала, как, с точки зрения лексиколога, специальная военная операция повлияла на наш язык и почему это произошло.

— Расскажите, заметили ли вы какие-либо изменения в лексике, связанные с СВО? Как новостная повестка отразилась в нашей речи?

— Хотелось бы начать наш разговор с напоминания о «ковидном» времени. Тогда изменения в лексике русского языка были очевидны всем: журналисты активно брали интервью у ученых-филологов, много интересных слов и выражений можно было найти в блогах, где освещалась данная тема. Я, как и многие специалисты по языку «текущего момента», специально собирала интересные примеры того, как язык реагирует на новую непривычную ситуацию. Результатом активного изучения слов и выражений ковидного времени явился «Словарь русского языка коронавирусной эпохи», вышедший в 2021 году (объем словника — более 3500 слов).

Почему я вспомнила об этом? Сейчас мы как будто вернулись на три года назад. Язык — это живой организм, он моментально откликается на все, что происходит в жизни. Люди проживают какие-то трудные периоды жизни, и эти периоды, как правило, связаны с определенными событиями, когда привычный уклад резко меняется. Если страна и люди уже переживали что-то подобное, то в языке закрепились «нужные» словесные реакции, и многое в происходящем мы объясняем теми языковыми средствами, которые уже имеются в словарном запасе. Период, который мы проживаем сейчас, — специальная военная операция (или СВО) — актуализировал большой пласт военной лексики прошлых лет. Но некторые слова появились только сейчас, потому что люди изменились, изменилась политическая ситуация, страна в целом изменилась, появились новые виды вооружения, новые взгляды на ведение военных конфликтов. Значит, нужны новые обозначения происходящих событий, которые требуют возникновения новых слов либо переосмысления старых, новая «номинативная картина мира». Кроме того, в случае подобных общественных потрясений неизбежна эмоциональная реакция — страх, боль, вообще любые душевные переживания, которые, конечно же, выражаются в языке. Отсюда появляются слова ненависти и слова поддержки, которые тоже отвечают нынешнему моменту. Опять-таки сравню с ковидом. Ковид породил не только новую «номинативную картину мира», но и много эмоций, связанных не только со страхами за свое здоровье и здоровье близких. Мы помним, что общество разделилось («за» и «против» вакцинации, ограничений и т. п.). Все это порождает стресс, а для борьбы со стрессом у людей есть два привычных способа: инвективная лексика и юмор. Ковид нам дал и то, и другое. Когда людям плохо, они прибегают к ругани, но лучше описывать происходящее в юмористическом ключе, как бы низводя трагическую ситуацию к какой-то обыденности, делая ее менее опасной, и это помогает переживать стрессовые ситуации. Люди должны как-то адаптироваться к происходящему, и язык помогает это сделать.

Вернемся к СВО. Что уже произошло и происходит в лексике текущего момента? Первое, что вошло в жизнь, — это постоянное освещение военных событий, регулярно транслируются сводки с фронта, показываются карты и цифры. Это пример сухого, официального военного языка, в котором звучат не всегда понятные обычному человеку термины. Кроме того, появилось много репортажей от военкоров (профессиональных журналистов и самих участников боевых действий). В их текстах также используется военная лексика, но уже не только нейтральная: много разговорной, включая военный жаргон. Есть еще и политические ток-шоу, в которых разбираются проблемы, связанные с военными действиями и отношением к ним. Там тоже звучат слова, которые пришли вместо с СВО. Наконец, «последний уровень» — посты в социальных сетях (в которых часто видна «работа» украинского центра психологических операций и подобных организаций с нашей стороны). Зачастую это, как сейчас модно говорить, область распространения фейков на военную тему, связанных с нагнетанием, преувеличением/преуменьшением происходящего, откровенным враньем, слухами и т. д. Учитывая все перечисленное, сложно предположить, чтобы русский язык да не пополнился за это время достаточно большим количеством слов и выражений, описывающих текущую ситуацию со всех возможных ракурсов! Так появились «всепропальщики» (когда после, как кажется, удачного хода со стороны противников, у нас все идет не по плану). Паникеры, как известно, были во время любых войн, но «всепропальщики» — это известные с 90-х гг. «ждуны» гибели России, перекочевавшие в настоящее время. Помимо этого, народ изобрел «нетвойняшек» и — совсем новое! — «язамирщиков» (чувствуется влияние хэштегов).

— Заметили ли вы, что сейчас стали часто употреблять аббревиатуры, которые не так легко и быстро понять?

— Как я уже говорила, актуализация военной терминологии происходит сейчас очень активно, а аббревиатуры в ее составе — привычная и удобная вещь. Понятно, что идет пополнение названий каких-то военных терминов (снаряжения, боеприпасов, оружия и т. д.), поэтому и сокращений, удобных для военных, становится больше, например, к привычной нам ПВО (противовоздушная оборона), не говоря уже об СВО (специальной военной операции), прибавились и известные ранее только военным, а сейчас и гражданским, слова РСЗО (реактивная система залпового огня), БМП (боевая машина пехоты) и мн. др. И все уже привыкли к этим аббревиатурам. Сначала лексика военных не совсем понятна, но со временем она становится привычной (например, Вооруженные силы Украины иначе, чем ВСУ, никто уже и не называет), потому что это зависит от частоты использования и распространения.

— Распространился ли профессиональный жаргон военнослужащих на обычных людей? С точки зрения лексиколога, почему некоторые военные слова используют не по прямому назначению? С чем это связано?

— Сейчас профессиональный жаргон военнослужащих входит «в массы» через ТВ и особенно через интернет (соцсети). Уже многие знают, что «двухсотый» и «трехсотый» — это «убитый» и «раненый». Во время Афганской войны военная номинация «груз-200» стала широко известной, отсюда и появилось слово «двухсотый». С одной стороны, это нежелание напрямую говорить о смерти и о том, что люди убиты на войне. Можно сказать, что это эвфемизм — слово, которое смягчает, заменяет «неудобное» слово. Эвфемизмы — довольно частое явление для военного жаргона, поскольку есть то, что гражданским знать не положено. Конечно, военный жаргон, как и все подобные «подъязыки», активно изучается, в том числе и сейчас. Например, часто используется слово «передок» (в значении — передовая), но оно звучит не совсем прилично для тех, кто знает его в составе выражения про женщин с «пониженной социальной ответственностью» («слаба на передок»), меньше известно выражение с тем же значением «за ленточкой». Также происходит переосмысление или расширение значений некоторых слов. Например, для меня слово «штурмовик» — это либо самолет (штурмовая авиация), либо «коричневорубашечник» (так называли военизированные формирования нацистской партии, которые привели Гитлера к власти в Германии). Сейчас «штурмовиками» часто называют солдат-пехотинцев, т. е. у данного слова ушла «идеологическая» окраска. Очень интересное значение появилось у слова «релокант», а именно – «сбежавший» из страны из-за СВО. Уехавшие из страны в начале СВО деятели культуры и искусства, которых некоторые люди (да и они сами) считали/называли «элитой», стали «ылитой» (т.е. никак не «элитой» общества) или «элиткой» (суффикс «к» — показатель преуменьшения, а следовательно, и пренебрежения в данном примере).

В целом сейчас достаточно много и часто используются слова-насмешки в политической прессе, где таким образом демонстрируется позиция людей по текущему моменту. Например, некоторые из неподдерживающих СВО, но активно пишущих в соцсетях, создали слову «мобилизованный» форму «мобик», которая демонстрирует явно оскорбительный характер по отношению к этим людям (еще более отвратительным является «чмобик», то есть «частично мобилизованный», плюс здесь просматривается отсылка к грубо просторечному «чмо» — морально опустившийся человек).

— Военные жаргонизмы останутся с нами надолго или это все же временное явление?

— Если мы говорим о военной жаргонной лексике в современном словоупотреблении, так лучше бы это было временное явление! Но в речи военных, конечно, новые жаргонизмы могут задержаться, если докажут свою востребованность. Из речи гражданского населения они по большей части уйдут после того, как их перестанут использовать в СМИ (журналисты, политологи, военкоры, военные в своих интервью и т. д.).

Управление информационной политики НГТУ НЭТИ